Липецкие известия

По волнам ее памяти…

Порой ловлю себя на мысли: как мало, до обидного мало, знаю я о своих предках. И уже невозможно что-либо исправить – навсегда ушли в небытие те, чьи драгоценные воспоминания слушали без особого внимания и интереса, «вполуха» (мы были детьми – простительно!), оставив ныне в памяти лишь короткие обрывки, которые при желании все же можно сложить в более или менее связный рассказ, повествующий об истории моего рода.

И тем ценнее сегодня нечаянные встречи с людьми, прожившими долгую жизнь, хлебнувшими на своем веку сполна и горя, и радости. С живыми – к счастью, пока еще живыми! – свидетелями нашей истории. Недавно мне довелось пообщаться с удивительной собеседницей, которая в свои без малого девяносто лет сохранила ясность ума, четкость мысли и живость речи. Клавдия Степановна Милованова (в девичестве Седых) родилась 26 сентября 1932 года в селе Ситовке Липецкого района, где проживает и ныне.

- Нас у матери было пятеро, - вспоминает Клавдия Степановна. – Мне от роду было несколько недель, когда погиб отец. Мама рассказывала, что он хотел покатать на лошади старшего сына, но кобыла взбрыкнула, ударила отца копытом, и тот, отлетев, ударился головой о камень.

Оставшихся без главного кормильца детишек воспитывала мама Анастасия Николаевна да еще бабушка. Многодетная мать бралась за любую работу, даже ездила в Москву или Ленинград на заработки.

- Наша мама сама осталась сиротой в восемь лет, так мачеха ее всем жизненным премудростям научила: и вязать, и шить, и ткать, и хлеб печь, - продолжает рассказ собеседница. – Мама и в колхозе трактористам обеды готовила, а нам потихоньку кусочки носила, прятала их под башлык или закатывала в подол широкой юбки – боялась, что увидят и будут ругать. Бригадир раз заметил и сказал ей, мол, ты, Николаевна, не хоронись, отрежь краюху хлеба – тебе никто слова худого не скажет - и неси домой, детей корми.

Сама Клавдия Степановна начала работать с девяти лет – и бабам помогала снопы вязать, и просо на колхозном поле полола, и на току мешки с зерном таскала… На работу девочка бегала босиком – берегла обувку для зимы, а трудилась часто просто за кусок хлеба. Так война диктовала законы жизни для детей. Может, странным кому-нибудь покажется, но моя собеседница ничуть не сетовала на судьбу, как-то обыденно и спокойно вспоминала во время нашего разговора страшные военные годы, голод, холод и иные беды…

- Знаешь, какой голод был? – в упор смотрит на меня ясными, излучающими спокойствие и умиротворение глазами собеседница. – Бывалоча, в поле снег растает, чеснок дикий молоденький только-только вылезет, а мы с сестрой старшей Танькой уже там – нащиплем зеленых стрелок и бегом домой. Мать большую сковородку нажарит, и мы скорее есть, пока горячее. 

Еще мы с сестрой ходили в соседнее село за ракушками. Ой, влезешь в воду, а там дно вязкое – ноги не вытащить. Мы ракушки в ведро собирали, а они тяжеленные – дотащи-ка до дому. Мама ракушки сложит в чугунок, водой зальет и в печь. Сидим, ждем, слюнки глотаем. Как ракушки сварятся, мы их начинаем чистить. А тут всегда соседка наготове, словно нарочно за дверью караулила: «Давайте я вам чистить помогу». Створки у ракушек раскрывает, и мякоть в рот отправляет, раскрывает – и в рот. Мы с сестрой косимся в ее сторону и злимся: сейчас все пожрет, а нам опять на реку идти. Ох, грешница я была с такими мыслями – соседка та в голодовку померла…

Рассказала Клавдия Степановна и о том, как зимой по речке, скованной крепким льдом, ходили они с матерью и сестрой на спиртзавод, таща за собой салазки с бидонами, которые назад волокли с огромным  трудом, поскольку те были до отказа заполнены бардой.

- Нас на заводе всегда спрашивали, кому берем: корове или себе, - делится собеседница. – Узнав, что для себя, работники зачерпывали барду со дна, погуще, она еще теплая была. Мы барду дома цедили через решето и пили. Градусы? Наверное, были: сестра, наевшись барды, полезла как-то на печку отдохнуть да и упала оттуда. Мы, младшие, увидели и в смех, глупые были, что ж взять – дети.

Замуж Клавдия Степановна вышла в двадцать лет за москвича, но в столице она прожила недолго, потянуло в родные края.

- В Москве я в типографию устроилась работать, мне и квартиру там обещали дать, - вспоминает Клавдия Милованова. – Да вот ума не было: вернулась домой коров доить. Муж мой Иван был не против переезда, согласился сразу, и отправились мы с ним из столицы в деревню. Иван-то сам ситовский был, просто его семья еще до войны переехала в Москву. Мы и познакомились с ним здесь же в Ситовке, он тогда к родне погостить приезжал.

Молодые построили в Ситовке дом, Клавдия Степановна родила четверых детей – казалось, ничто не может омрачить семейного счастья. Но горе всегда приходит нежданно: один из детей Миловановых – сынишка четырех с половиной лет погиб под колесами автомобиля. Клавдия Степановна от горя слегла, попала в больницу, но и на этом беды не оставили женщину в покое: в возрасте 45 лет – вот уж злая ирония судьбы – ее мужа сбила машина, и врачи не смогли спасти жизнь молодого еще мужчины.

Клавдия Милованова всю жизнь до выхода на пенсию проработала на ферме дояркой. Работала Клавдия Степановна всегда на совесть, но и отдыхать, по ее словам, в селе тоже умели.

Например, Масленицу в Ситовке праздновали весело и с размахом. Как рассказала Клавдия Степановна, молодежь с гармонью и песнями по селу ходила, парни да девчата обязательно были по-деревенски наряженные.

- Помню, на Маслену круговую гору делали, - делится подробностями старожилка села. – Как? Забивали в землю кол и сверху клали колесо, к нему приделывали длинную «водилу» - палку, а к ней привязывали салазки. Всю эту карусель парни, что посильнее, так раскрутят-разгонят, что седоки с салазок кубарем летели, мало кто удержаться мог. Всюду визг, смех, гармонь играет, молодежь пляшет и поет.

В Ситовке, по воспоминаниям собеседницы, в прошедшем столетии даже воскресный день как праздничный почитали – так исстари повелось.

- Я помню, уже взрослой девушкой была, но как в субботу вечером на гулянье собиралась, так мама мне строгим голосом наказ давала: «Смотри, Клаша, только не пляши – завтра воскресенье», - возвращается к тем далеким дням Клавдия Степановна. – А вот на Троицу всегда дождик шел или утром, или вечером. Мы обычно на праздник за речкой собирались: пели, плясали, водили хороводы, венки в лугах плели из разных цветов. Венок сразу на голову наденешь, и весь день его носишь – красиво, а домой идешь и по речке его обязательно плыть пустишь.

Гадать на Троицу по венку – старинный и очень красивый обычай. По тому, как поплывет венок, предсказывали девичью судьбу. Если он поплывет прямо, это к счастью, а если заскользит по речной глади очень быстро и скроется из глаз, то это к замужеству в дальние края. Когда венок плывет неровно и его бросает из стороны в сторону, значит, будет семейная жизнь бурная и беспокойная. Если вернется к тому берегу, откуда его запустили, – свадьбы в этом году не жди, а коли прибьется к противоположному берегу – оттуда и придет жених. Совсем плохим предзнаменованием считалось, если на Троицу венок утонет – беда случится или с самой девушкой, или с кем-то из ее близких людей.

- Я молодая уж такая заводная была, - улыбается Клавдия Степановна. – По свадьбам часто с подругами ходили, родни у всех много было. Помню, как двоюродную сестру замуж выдавали, а меня мой крестный в лапти обрядил. И те лапти он изготовил с секретом: к подошве проволочками крышки от ситро приделал. Я иду и специально, озорничая, ногами как поддам, а обувка моя – шурх-шурх, да еще и частушки запою. Всем весело! Столько частушек знала – страсть! Спеть? Ой, да я уж и не помню сейчас ни одной, сколь времени то с тех пор прошло (собеседница смущается).

Зато вспомнила Клавдия Степановна, как на Рождество она ходила по родному селу колядовать и славить Христа. И местный священник отец Николай ее наставлял, чтобы не боялась никого и радостно, от всей души славила Господа.

- Зайду в дом, поздороваюсь, обязательно мира хозяевам пожелаю, поздравлю с праздником, - вспоминает собеседница. – А потом и запою: «Рождество Твое, Христе Боже наш, возсия мирови свет разума, в нем бо звездам служащии звездою учахуся. Тебе кланятися, Солнцу правды, и Тебе ведети с высоты Востока. Господи, слава Тебе!»

Это тропарь праздника – иными словами, главный гимн Рождества в Православной Церкви, который датируют еще IV веком. Его поют в храме во время рождественского богослужения и еще несколько дней спустя – вплоть до 13 января. А к приходу гостей, которые в Рождественское утро ходили по домам, исполняя тропарь праздника, в деревнях тщательно готовились: варили узвар и кисель, пекли блины и пироги, чтобы щедро одарить «христославящих».

Клавдия Степановна рассказала мне и о давнем обычае сельчан в период Святок (длится от Рождества до Крещения) поджигать солому на дворе или в огороде. Таким образом живые поминали умерших родителей, «согревали» их. А поджигая солому утром на Крещение, «грели ручки Христу».

Традиция жечь обрядовые костры в честь предков столетиями передавалась от поколения к поколению. Например, в девятнадцатом столетии, будучи еще ребенком, этот древний обычай наблюдал Иван Алексеевич Бунин в своем имении Озерки, о чем впоследствии оставил воспоминания (их можно найти в книге жены писателя Веры Муромцевой-Буниной «Жизнь Бунина»): «… в снежные  глухие сумерки под Рождество горят в деревне, на снегу, возле изб костры. Спросил бабу на пороге: зачем это?

- А затем, барчук, чтобы покойники погрелись.

- Да ведь они на кладбище.

- Мало ли что! Все ночью, каждый к своей избе, придут погреться. Им под Рождество это всегда дозволяется…»

Специалисты рассказывают, что отношение к этому обряду в селах всегда было трепетное: кто-то из жителей был убежден, что их родственники наблюдают сверху, другие верили, что родные приходят к костру погреться. Кстати, считалось, чем выше будет костер и сильнее пламя, тем теплее будет нашим предкам.

- Секрет моего долголетия? – искренне удивляется Клавдия Степановна. – Не знаю, за что меня Господь так долго на земле держит… У меня и мама долгожительница была, она в девяносто восемь лет померла, но до последних дней и ум не потеряла, и глаза у нее хорошо видели.

Уже прощаясь, Клавдия Милованова рассказала мне, что телевизор она предпочитает не включать, «там одно безобразие и смотреть мне его уже не нужно», что летом она выходит на улицу и, невзирая на протесты дочери, старается чем-либо помочь ей на огороде. А еще Клавдия Степановна – ежедневно, стоя на коленях! – творит краткую Иисусову молитву: «Господи, Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя…», перебирая в руке старые, потемневшие от времени четки. 

Галина КОЛЕСНИЧЕНКО.

Фото автора.