Харбинские китайцы
Высотка из темной стали и синего стекла, и на ее середине, этаже на 20-м, болтается на тросе мойщик окон. Вниз, на отгороженной красной тесьмой, широкий, как беговая дорожка на стадионе, тротуар летят комья пены. Я останавливаю пожилого китайца и спрашиваю, понимает ли он по-русски?
- Не очень хорошо, но понимаю, - говорит китаец и улыбается во все свои 32 белоснежных зуба. Я прошу его прочитать иероглифы, нарисованные кистью на стоящей у тесьмы дощечке.
- Рабочие, - говорит мой переводчик, - просят у прохожих извинения за причиненные неудобства. Они закончат мойку окон к двум часам дня и вычистят тротуар. Никто не поскользнется, не пострадает!
Китаец еще раз ослепляет меня своей улыбкой и спрашивает:
- Как вы оцениваете мой русский язык?
В Харбине по-русски говорят, кажется, все. Официанты в ресторане, продавцы в магазине, менеджеры на чаеразвесочной фабрике, таксисты, горничные в гостинице. На фабрике шелковых изделий «Братья» перед нами бойко, как горохом, сыпет словами девица лет двадцати. Она показывает коконы шелковичного червя, опускает один в воду и вытаскивает его разломанным напополам. Затем растягивает на ладонях узкое колечко в широкий обод и что-то поясняет с улыбкой. Мы ни слова из ее страстной речи не понимаем, а ей представляется, что ее русский язык безупречен, и девчушка продолжает рассказ, не смущаясь. Впрочем, если мы слов не понимаем, то жесты нам ясны, как ясен сам процесс изготовления шелка. Многие китайцы, как эта девушка: их русский язык чудовищен, но они говорят и говорят на нем, тренируясь, оттачивая слова и произношение…
И вот по салону готовых шелковых изделий меня сопровождает уже другая, но столь же юная девица. И русский ее почти идеален. Как идеальны методы убеждения меня в том, что я из салона не должен уйти без покупки. Меня спрашивают о возрасте и семье, о том, где и кем я работаю и ношу ли шелковые рубашки? Мне показывают галстуки и халаты, вееры и майки, носки и зонтики, носовые платки и предметы дамской одежды. И как бы ненароком, нежным голосочком, а то и стальным тоном специалиста, который знает о шелке все, что только можно о нем знать, уговаривают купить. И еще раз купить. И купить много, много раз. Я не выдерживаю: лезу в карман, вытаскиваю купюру и тыкаю пальцем в галстук. По приезде в Липецк точно такой же галстук я нашел в галантерейном отделе соседнего с моим домом магазина. С одной только разницей: стоил он вдвое дешевле, чем в Харбине.
НЕ НАШ ГУЛЯШ
Китайцы – великие специалисты. Во всем. Мастера. Умельцы…
В ресторане на стул рядом со мной плюхается Галя Петрова. Она из Орловского Союза журналистов. Давняя моя знакомая. В этом ресторане – шведский стол, всяких блюд, в основном нам незнакомых, - десятки, если не сотни. Какие-то горшочки, блюдечки, тарелочки, бутылочки. Наряду с котлами и кастрюльками.
- Слава тебе Господи, - провозглашает Галя. – Я наконец-то нашла говядину. Вся душа по мясу истосковалась. Надоели всякие червячки, медузы и головастики. Или как их там…
На тарелке у Галины – горка чего-то подрумяненного, нарезанного кусочками. Наше рагу - да и только. Галина втыкает вилку в середину мясной горки и шепчет:
- Боже мой, да оно с глазами!
Вилка падает из ее рук, а к нашему столу подбегает официант. В его руках метровой длины шампуры, связанные снизу и сверху. Пять штук. На каждом – дымящиеся куски мяса. Официант ставит свое сооружение в середину Галиной тарелки и ножом, даже не ножом, а саблей, мачете для рубки сахарного тростника, срезает с шампуров шашлыки. Галя не верит собственным глазам:
- Мясо? Или не мясо? Ты мне скажи, это мясо?
Сережа, наш гид, - он китаец и имя у него китайское, но звучит на русский лад, как Сережа, - говорит, что в Китае, впрочем, как и в Харбине, безработица.
- Найти работу у нас очень трудно, - рассказывает он. – Но если нашел, мы за нее держимся очень цепко. Вольно или невольно, но становимся незаменимыми. У нас отличные кулинары. Мы упорно изучаем иностранные языки. Мы в каждом деле - профессионалами. Вот как наш водитель автобуса…
ТРУДНО БЫТЬ ПЕРВЫМ
В Харбине почти нет регулировщиков уличного движения, а магистрали скоростные, и каждый шофер здесь подлинный асс. Создается впечатление, что и правил-то тут нет: водители гонят машины, лавируют, обгоняют, отклоняются в сторону, притормаживают, идут юзом, накатом, визжат шинами, никого не пропуская вперед. Кажется, что их девиз – упреждать всех, чтобы быть первыми.
- Это и в самом деле так, - рассказывает мне Сережа. Ведь зарплата шофера зависит от умения ездить быстро и без аварий.
- И большая зарплата? - спрашиваю я.
- Нет. В ресторан пойти он не сможет. Да и товары может покупать самые дешевые.
Китайцы – народ разный. По благосостоянию. Есть богатые, есть бедные. Есть со средними доходами. Для каждой из этих категорий населения промышленность страны выпускает свою продукцию. Если в Японии, например, товары только высшего класса, то в Китае есть первого сорта, есть второго, третьего и совсем, можно сказать, никчемные. Для самых бедных. Нищих.
Самые бедные живут в деревне. Земля в Китае убита химией. Урожаи скудные, вот и бедствуют здесь крестьяне. Для них государством даже не предусмотрено пенсий. По старости.
- Считается, что стариков в деревне должны кормить их дети, - говорит Сережа. – Но с детьми на селе проблемы.
Китай – страна перенаселенная. Даже очень. А население все растет - как опара на дрожжах. И чтобы как-то ограничить рождаемость, в стране разрешено семьям иметь по одному ребенку. Хочешь двоих – плати налог.
- Очень большой, - говорит Сережа. – Я человек обеспеченный, но и мне пришлось трудно. За рождение второго ребенка я уплатил налог в размере десяти тысяч долларов США.
- И в Китае все платят такой большой налог?
- Нет, не все. Деревенская семья, если у нее первый ребенок девочка, может завести второго без налога. Но там второго рожают редко. Бедно живут. Двух детей не прокормят!
Сережа никнет головой, и я, чтоб отвлечь хорошего парня от невеселых мыслей, спрашиваю, чем он занимается.
- Я закончил советский вуз и хорошо знаю Россию, - говорит переводчик.
- Живу тем, что торгую с вашей страной. У меня в Москве есть компаньоны, которым я поставляю свой товар.
- Какой же?
- Брезентовые рукавицы. Такие, в каких работают землекопы. Очень выгодный товар!
«Бог ты мой! – думаю я. – Рукавицы? Из брезента? Да их во времена СССР могла шить любая артель. Нашенская, а не заграничная».
- Где же ты берешь эти рукавицы?
- Я открыл цех по их производству. Отправляю рукавицы в Москву контейнерами. Один контейнер – и сорок тысяч долларов в кармане. Двадцать – в моем, двадцать – у компаньона. А еще я отправляю в Россию фурнитуру. Для мебели. Ручки. Скобы. Петли.
Я открываю рот от изумления. Надо же, как тесен мир! Накануне поездки на Дальний Восток группа липецких журналистов побывала в Чаплыгинском районе. На предмет изучения дел с развитием малого бизнеса. Так вот Николай Петрович Климов, глава райадминистрации, привез нас к одному сельскому жителю, агроному по образованию. У этого бывшего технолога полей – небольшая, но очень прибыльная фабрика. В ее цехах сорок рабочих делают скобы и петли для всей России. На 80 процентов закрывают спрос на эти немудреные изделия. Выходит, остальные двадцать – это доля китайца Сережи из Харбина?
ЛАВИНА
Над Харбином – небо в солнечной голубизне, от земли метра на три-четыре – плотный белесый туман. Сережа говорит, что сегодня в город подается тепло, а котельные здесь - на угле. От их дыма и образовался смог. Китайцы идут сквозь него, белея масками, надетыми на лица. Минуту назад, пока смог был редок, масок ни на ком не было. И вдруг, как по команде, они на всех. На молодых, старых, младенцах. На грузовых рикшах. На водителях мотороллеров, которые лихо лавируют по тротуарам между прохожими. А их – поток. Лавина. Неисчислимая орда…
Идут мимо кафе и ресторанов, магазинов и офисов. Десятимиллионный мегаполис, где улицы и тротуары широки, как футбольные поля, и где небоскребы в 30, 40, 50 этажей, обильно украшены рекламой. Иероглифы о чем-то говорят, к чему-то взывают. Уговаривают. Упрашивают. Иероглиф – это хитроумный рисунок, где множество черточек, завитушек, точек и тире.
- Сережа, сколько иероглифов должен знать грамотный китаец?
- Я грамотный. Я знаю десять тысяч иероглифов.
- А сколько времени надо, чтобы их изучить?
- Пятнадцать лет. Двадцать… У кого какие способности.
У китайцев – поразительные способности. Ко всему. К науке и технике. К бизнесу. К иностранным языкам. В Харбине работает несколько заводов, где персонала не менее, чем по сто тысяч человек. Автомобильный завод. Автобусный завод. Завод по производству дизелей.
- Наши авто пока уступают американским. И автобусы похуже, - рассказывает Сережа. – Но они с каждым годом все лучше и лучше. Придет день, когда харбинские авто будут бегать по дорогам всего мира!
И Сережа крепко сжимает кулак.
Леонид ВИННИКОВ.
31.05.2011, 1226 просмотров.
