ДОРОГА ВОЙНЫ, ВЕДУЩАЯ В… ОБИТЕЛЬ
«На войне атеистов нет», - не один раз приходилось слышать мне эти слова от убеленных сединами фронтовиков. И история все чаще преподносит нам факты, как в трудный час, на пороге близкой смерти миллионы русских сердец горели молитвой к Богу. И Господь отзывался на каждый искренний призыв.
Многие участники сражений Великой Отечественной войны обращались к Богу в трудную минуту и обретали духовные силы благодаря этому обращению. И тут же принимали определенные обеты и давали определенные клятвы, которым впоследствии были верны. Я имею в виду тех участников Великой Отечественной, которые после войны становились священниками или уходили в монастыри и становились монахами. С некоторыми из таких людей приходилось встречаться и мне. Для них война стала своего рода очищением, и их судьбы не должны быть забыты потомками.
В Задонском Богородицком мужском монастыре в настоящее время проживают два ветерана Великой Отечественной войны, оба схимонахи – отец Феодосий и отец Максим. Схимонахи или схимники – высшая степень монашеского подвига, предписывающая затвор в монастыре и соблюдение особо строгих монашеских правил. О моей встрече со схимонахами-ветеранами отцом Феодосием и отцом Максимом и пойдет сегодня рассказ.
Отец Феодосий на трапезу не пошел – приболел. Годы-то уже немалые – в январе исполнилось 85 лет, да и жизнь его легкой никак не назовешь.
Когда началась война, подросток Василий (так звали в миру отца Феодосия), проживавший с семьей в небольшом селе под Воронежем, попал в оккупацию. Когда пришло время, Василия призвали в армию и отправили на фронт, но перед этим юноша прошел серьезную проверку в СМЕРШе, как лицо, проживавшее на оккупированной фашистами территории. Впрочем, подобной проверки «удостаивались» многие люди, побывавшие в оккупации.
В 1943 году Василий заболел тифом и был отправлен домой, а после выздоровления вновь призван на фронт.
- Моя военная жизнь началась с Карело-Финского фронта, - вспоминает отец Феодосий. – Очень там тяжело было передвигаться, недаром эти края называли «страной тысячи болот и озер». А когда форсировали реку Свирь (я уже служил в танковых войсках), то переправляли технику на баржах, которые сопровождали катера. После заключения мирного договора с Финляндией нас перебросили на германский фронт. Участвовал я и в Бранденбургском прорыве, и в штурме города-крепости Кенигсберга (сейчас он называется Калининград), и во взятии порта Пиллау (теперь это город Балтийск)… Но 9 мая 1945 года война для меня не закончилась – наш полк отправили воевать с Японией. После окончания этой войны нашему полку пришлось остаться зимовать в Маньчжурии, так как танки и самоходки были тяжелые и всех сразу вывезти не успели. А демобилизовался я уже из Биробиджанского края…
Отец Феодосий слегка покашливает, но на стуле сидит ровно, почти не прислоняясь к спинке – в его-то годы! Только голос становится глуше и тише: чувствуется – устал…
- В молодости ничего не чувствовалось: ни болезни, ни усталости, - словно прочитал мои мысли схимонах. – Семья у нас большая была – 9 человек, а я из детей самый старший. Вот и приходилось мне из деревни в Воронеж 15 километров за хлебом бегать. Это сейчас в магазинах все есть, а при Сталине как было? Хлеба нам в деревню мало привозили, да и тот в драку расхватывали. Кто успел – хорошо, а остальные – живи, как хочешь. Ходил я и в снег, и в грязь, а обувка, сами понимаете, одно название – но, ничего, не болел тогда.
Вы вот спросили, как я к вере пришел? История долгая. Родители мои, конечно, верующие люди были – родились задолго до революции. А когда я на свет появился, шел уже 1925 год. Советская власть – вера не поощрялась. Конечно, иконы у нас дома были, и я знал некоторые молитвы, например, «Отче наш» и «Богородицу». Но большинство людей тогда верили тайно, виду не показывали. И крестик открыто на шее не носили, прятали. Это не то, что сейчас – на первый взгляд все разом верующие стали, а на деле – от веры крайне далеки…
На войне у меня с собой молитва была «Живые помощи», она мне часто помогала. Но в молодости у меня не было мыслей уйти в монастырь. А вот после одного случая дал я Богу зарок… Но расскажу все по порядку.
Поначалу ведь я танкистом не был. А когда видел людей из экипажа, то они мне все казались очень взрослыми и все, как один – героями. Я же совсем молодым мальчишкой на фронт попал. И вот однажды фашистский «Тигр» выстрелом сорвал у нашего танка открытый люк, и были ранены заряжающий и наводчик. И посадили заряжающим меня, а паренька из Сталинграда, Женькой его звали, наводчиком. Однажды, помню, бой был страшный и в нашем экипаже никто не мог из люка выглянуть – боялись. Снайпер бил наповал сразу. А я, почему-то, не боялся выглядывать. Вылезу по пояс, погляжу, а там – страшно, что делается: все наши танки и самоходки горят кругом. Командир меня снизу спрашивает: «Ну, что там?». Я, что вижу, то и говорю: «Горят!». И как сейчас у меня перед глазами – наводчик наш поворачивается ко мне и сквозь зубы: «Молчи-и-и…». Страшно ведь – эта участь могла и нас в любую минуту ожидать. Я и сам напряжен был, сердце так и екало – мы следующие будем… И я обет сам себе дал, там, в башне танка – если жив останусь, пусть даже и в церковь каждый день ходить не буду, но бабушкам на свечи всегда буду подавать. Жив, как видите, остался. И ни разу ранен не был, только контужен.
Устроился после войны шофером, женился на медсестре. Ну, у шофера после войны какая жизнь была? Деньги появились – и в пивнушку. А тут мне Бог и напомнил о моем обете – заболел я тяжело, отравился бензином. Отравился просто: насосов нормальных тогда не было и шоферы через шланг его наливали. А сначала бензин отсасывали, чтоб лучше лился. Вот и глотнул я так, что чуть глаза не вылезли, три дня дома промучился, а потом в больницу отвезли. Спасибо врачу, откачал. Мне и жена потом признавалась – думала, что я не выживу. Вот тут-то и понял, что это Богу так было угодно, что это Господь меня наказал. Давал я Господу зарок, а не выполнил, вот он и взыскал с меня. Выписался я из больницы и стал ходить в церковь. Но тут жена воспротивилась, говорит: «Я думала, что ты раз сходишь и все, а ты на каждый праздник повадился в церковь ходить». Ругалась-ругалась, так мы с ней и разошлись. Детей у нас не было, остался я совсем один, никому не нужен. И одна у меня была дорога – в монастырь.
Я чувствую, что собеседник мой совсем устал, голос его еле слышен и собираюсь прощаться.
- Про войну еще вот что хочу сказать. Подвигов у нас никаких не было, одни беды, - помолчав, произносит отец Феодосий. – Знаете, как наводчик нашего экипажа говорил: «Вперед! На страх врагу на смерть экипажу!». А вас – да хранит Господь…
«Ничего себе, не было подвигов. Пришел с фронта двадцатилетним мальчишкой, успев при этом поучаствовать в трех войнах. Имеет боевые награды: медали: «За отвагу», «За Кенигсберг», орден Отечественной войны», - только и успела подумать я, как в узеньком коридоре братского корпуса хлопнула входная дверь. И на пороге появилась фигура еще одного схимника, ведомого под локоть келейником. Это отец Максим возвращался из трапезной.
«Проходите, располагайтесь», - пригласили меня хозяева. А я все как-то не решалась переступить порог комнаты. Не простая же комната, а… монашеская келья. Собралась с духом, вошла, ожидая увидеть мрачное и аскетское жилье отшельника. Оказалось – обычная светлая комната, правда, не очень большая. Помещение перегорожено на две половины: в одной живет келейник, а в другой – сам 90-летний отец Максим. В келье стол, кровать, табуретка, в углу множество икон, а на вешалке одеяние схимонаха – черное, испещренное белыми надписями и рисунками. Отец Максим присаживается на краешек кровати, так же как и предыдущий мой собеседник, ровно держит спину, не ища никакой опоры. А я в очередной раз удивляюсь, как у людей в столь почтенном возрасте хватает сил держать себя в такой строгости. Воистину, Господь помогает.
- Начало войны хорошо помню. В то время я находился на Дальнем Востоке. Я уже отслужил срочную службу и с дембельским чемоданом ожидал отправки на Родину, - вспоминает отец Максим.
Но домой Михаилу (так в миру звали отца Максима) в 1941 году попасть не довелось – началась война. Солдат еще некоторое время держали на Дальнем Востоке, ожидая нападения японцев, которые, как известно, в тот год не напали, а затем отправили на Западный фронт. Всю войну Михаил провоевал шофером. На передовую он возил снаряды, а с передовой – раненых. Но сам ранен ни разу не был. В день Победы военная служба для Михаила не закончилась – еще два года он занимался подготовкой кадров, обучал молодых солдат.
Прямо, как по иронии судьбы, оба мои собеседника не попали сразу по окончании войны домой, продолжая и после Победы нести военную службу. И обоих жизненные пути в итоге привели в обитель…
- Верующим я был с детства, - вновь вернулся к воспоминаниям отец Максим. – И родители мои были верующими. Правда, отца я своего не помню, он умер, когда я был еще маленьким. Пришел с Гражданской войны и умер, а я ведь в 1919 году родился. Жили мы трудно, голодно. Но мама с детства меня и молитвам учила, и книги мне церковные с детства читала, а потом и меня читать научила. Когда же я на фронт уходил, то она зашила мне в карман брюк молитву «Живые помощи». И все годы войны эта молитва меня спасала, и Господь меня хранил. Когда одежду на фронте стирал, то молитву доставал из кармана и на время припрятывал куда-нибудь, а затем вновь вкладывал в карман. Так и домой со мной вернулся этот листочек с молитвой – весь измятый, истертый, надорванный в некоторых местах.
Вся война – дороги да бомбежки. И все время молитва была не только у меня в кармане, но в уме и на губах. Однажды наша колонна машин стояла у леса. И вдруг летит немецкий бомбардировщик – посыпались бомбы, осколки…
- Знаете, - помолчав, продолжил схимонах, - а осколки от снарядов горячие, в руку возьмешь и жжется. Ну я завел свою машину и всю колонну вывел из под обстрела. За это и награду получил – медаль «За отвагу».
И не только эта награда имеется у отца Максима. В военном билете также значатся медали: «За боевые заслуги», «За Прагу», «За Будапешт», «За победу над Германией», орден Отечественной войны.
- Вот так с молитвой, хранимый Господом и доехал я до Победы. Хотя и не думал, что жив останусь в такой войне, а вот даже ни одного ранения не получил, - со светлой улыбкой вспоминает отец Максим. – После войны еще сорок лет работал шофером. Мама моя долго болела, и я за ней ухаживал. А как схоронил, то остался совсем один. Дети есть, но далеко, и я им совсем не нужен. Ушел в монастырь и вот уже 18 лет здесь живу. Господь всю войну берег меня от смерти и вот до сих пор бережет. Спаси Господи и вас.
Понимаю, что пора и честь знать – моему собеседнику нужно отдыхать, ведь в ноябре ему исполнится 91 год!
…Уже покидая обитель, я вновь и вновь возвращалась мыслями то к беседе со схимонахами, то вспоминала прочитанную о войне литературу. Не ура-плакатную, а ту, что многие годы находилась под запретом. Выходит, что война действительно отрезвила многих – от простых солдат до верховного командования. Постепенно к людям стало приходить осознание того, что только Божья и ничья другая воля способна даровать победу русскому оружию. Кто-то понял это сразу, кто-то по прошествии многих лет, уже после войны, а кто-то, возможно, и не задумывался об этом. Но совершилось главное - выстояла Церковь, выстоял русский народ, через страдания начавший обращаться к духовным основам своих предков.
Галина КОЛЕСНИЧЕНКО.
31.05.2011, 1278 просмотров.
